Категория: Древняя скульптура.

Последовало возмездие:

Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран,

Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву.

Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело,

Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)

К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе:

Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый

Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится,

Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем.

Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи,

Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,

Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти.

Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо

К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде

В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,

Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;

К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая,—

Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,

Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись

И над его головой возвышаясь чушейчатой шеей.

Тщится он разорвать узлы живые руками,

Яд и черная кровь повязки жреца заливает,

Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный,—

Так же ревет и неверный топор из загривка стремится

Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья.

Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму,

Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии^[1] грозной,

Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.

^[1] Тритония — имя Афины Паллады по месту ее рождения, данное названию ручья Тритон в Беотии

Не спорить смертным с богами, а боги решили погубить Трою! Втаскивая коня, троянцы вынуждены были разобрать часть городской стены. Ночью, когда погрузилась в глубокий сон Троя, осторожно, стараясь не шуметь и не бряцать оружием, выбрались на волю воины-греки и напали на спящий город. К ним на помощь, увидев разложенный у ворот Трои костер, спешили возвращавшиеся теперь главные силы. Изо всех героев Трои спасся лишь Эней. Он вынес на своих руках отца и маленького сына, Аскания.

Уже с самого начала найденная группа получила широкую известность. Ее, и только ее, потребовал у папы Льва X в качестве контрибуции после победы при Мариньяно в 1515 году французский король Франциск I. Правда, папа с присущей ему изворотливостью нашел выход: заказал Баччо Бандинелли копию и послал ее во Францию. Ныне она хранится в музее Уффици во Флоренции.

Искусствоведы считают, что Тициан во время работы над одним из своих алтарных изображений  явно находился под влиянием «Лаокоона». Отдал должное античной группе и Эль Греко: около 1610 года он написал картину, на которой изобразил гибель Лаокоона и его сыновей. И конечно, Рубенс. Язычник в душе, он совершенно спокойно переходил от героев и богов Ветхого и Нового завета к богам, населявшим Олимп. Мог ли не обратить внимание на прославленную статую он, превративший свой дом в Антверпене в настоящее хранилище античных статуй? Несколько лет длилась его первая поездка в Италию: Рим, Мантуя, затем Испания и снова Рим, вновь Мантуя, еще раз Рим. «Я бы хотел,— воскликнет великий мастер,— рисовать так, как Микеланджело, и стать таким же хорошим колористом, как Тициан!» Пятнадцать рисунков «Лаокоона» сделает Рубенс во время этой своей и последующей, второй (1605—1608), поездки в Рим.

...За полсотни лет до этого итальянский гуманист, кардинал Якопо Садолетти, опишет статую в посвященной ей поэме. Известный уже нам Тривульцио утверждал, что «поэт с помощью слов сделал это не менее элегантно, чем артисты с помощью резцов».

В 1796 году во время итальянского похода Бонапарта «Лаокоон» был снова увезен в Париж. Но без реставрированной в 1725—1727 годах Корнаккини руки жреца. Девятнадцать лет пребывал «Лаокоон» в Париже, вплоть до того времени, когда в обозах иностранных армий были привезены во Францию Бурбоны. И все эти девятнадцать лет у статуи была иная, сделанная в Париже, рука. Лишь в 1815 году снова была приделана, к счастью, сохранившаяся рука, реставрированная Корнаккини.

Слава «Лаокоона» росла. «Словно глубины моря под неистовствующей его поверхностью»,— скажет о знаменитой скульптурной группе Иоганн Иоахим Винкельман, сын бедного башмачника из заштатного немецкого городишки Стендал, ставший основателем научного исследования истории искусств. И, раскрывая свою мысль, напишет в вышедшей в 1755 году книге, посвященной античной скульптуре, что в Лаокооне «боль, пронизывающая все тело, и величие души находят свое равномерное распределение во всем построении фигуры. Лаокоон страдает, но его страдания напоминают страдания Филоктета из трагедии Софокла: его несчастье переворачивает душу, но мы бы хотели встречать несчастье так же, как и этот поистине великий человек».

Знаменитый Лессинг, один из ведущих деятелей немецкого Просвещения XVIII века, посвятивший немало времени исследованию «Лаокоона», придерживался несколько иного мнения: «Мастер смягчил крик, придав ему вид вздоха, и не потому, что обличает неблагородную душу, а из-за того, что крик противным образом искажает лицо. Разверзьте, хотя бы мысленно, рот Лаокоона, и поглядите. Дайте ему покричать, и поглядите». Отверзтый рот, считал Лессинг, искажает лик, он немыслим, ибо противоречит высшему закону греческого изобразительного искусства — закону красоты.

В спор об эстетических принципах искусства, о «дозволенном» и «не­дозволенном» в искусстве' вообще, искусстве Древней Греции в частности, о пределах и особенностях поэзии и пластики (последнее особенно интересовало Лессинга), оказались втянутыми многие люди искусства: поэты, художники.

Со своим суждением выступил и некто Филипп Меллер, по паспорту лейпцигский купец, прибывший в последние дни октября 1786 года в Вечный город и остановившийся в доме художника Тишбейна. Это был высокий, элегантно одетый человек, с горящими глазами на классического типа лице. «Для того чтобы правильно разобраться в замысле, в направленности «Лаокоона», следует отойти от него на достаточное расстояние и закрыть глаза. Откройте их потом, и тут же снова закройте, и вы увидите всю группу в движении, и вам станет так больно, что, открыв глаза, вы увидите группу изменившейся». «Такая, какая она есть, группа эта словно запечатленная молния или волна, застывшая в камне в тот момент, когда она ударилась о берег». Филипп Меллер был псевдоним великого Гете.

Одно из известных суждений принадлежит прославленному французскому искусствоведу Ипполиту Тэну, жившему в XIX веке: «Ново, сентиментально, выразительно; изваяние и ужасно и трогательно одновременно».

Сейчас искусствоведы, не впадая в столь характерные для XVI, XVII и XVIII веков несколько чрезмерные восторги по поводу знаменитой статуи, с полным основанием пишут о «Лаокооне» как о выдающейся скульптурной группе времен позднего эллинистического барокко.

Винкельман относил эту группу ко временам Александра Македонского. Лессинг считал, что она была изваяна во времена Тита. Примерно между 80 и 20 годами до нашей эры, считает современная наука. Один из искусствоведов, Бланкенберг, постарался уточнить и эти данные: скорее всего, около 50 года до нашей эры.

Уже начиная с IV века до нашей эры пробуждается в Древней Греции интерес к движениям души: отобразить, выразить в своих творениях душу — одна из главных задач, которые должен разрешить скульптор, считал еще Сократ.

...Поднятые в страдании брови, морщины, набежавшие на чело, полуоткрытый в напряжении рот, опущенные уголки рта. И некоторая асимметрия черт лица, подчеркивающая страдание, опустошенность, ужас, напряжение.

Он борется. Он еще борется. Но уже впилась в его бедро, обвившаяся вокруг его руки и руки старшего сына, змея, и все плотнее сжимает свои губительные кольца вокруг попавших в беду людей другая змея.

В нечеловеческом напряжении стремится спасти жизнь своих детей, свою жизнь Лаокоон. Но все будет напрасным. Старший сын с ужасом смотрит на тщетные усилия отца, отпрянув в испуге, но и его захлестнула уже одна из змей, младший еле жив, хотя пока и невредим, и не вырваться и ему из смертельных объятий напавших тварей.

...В чуть склоненной голове несчастного жреца, в лице его и печаль полузабытья и упрямое непокорство.

Удивительно тонко передали скульпторы ужасающую физическую боль и безмерную скорбь души: рушится, все рушится, гибнет не только Лаокоон, гибнет весь его род...