14 января 1506 года, посадив на плечи сынишку, архитектор Джулиано да Сангалло шагал по уходившей круто вверх улочке. Остановившись возле приземистого дома, он принялся стучать в дверь.
Никто не отвечал.
«Маэстро,— крикнул он,— да откройте же, маэстро! У меня великолепная новость. Тут неподалеку, в винограднике, крестьянин нашел древнюю статую».
Послышался шум отодвигаемого засова.
«Чем стучать попусту, давно бы так и сказал,— угрюмо заметил Микеланджело, появляясь на пороге своего дома.— А то стучишь, будто не знаешь, что я не люблю, когда мне мешают работать. Так где же статуя?»
«Здесь неподалеку,— улыбаясь, ответил Сангалло.— Сейчас ее начнут раскапывать».
…Вначале высвободилась из земляного плена рука. Потом появилась голова немолодого бородатого мужчины: гримаса страдания исказила его лицо. Затем стали видны вздувшиеся кольца змеи. Крестьяне продолжали трудиться. Мрамор был чистый, красивый, белый, словно и не лежала в земле статуя. Скульптура оказалась многофигурной — целая композиция. Помимо мужчины — еще и два мальчика, один постарше, другой помоложе. Смертоносные змеи обвились вокруг мальчиков и отца.
«Лаокоон! — воскликнул Сангалло.— Это Лаокоон! Тот самый, о котором писал Плиний Старший».
Новость мгновенно распространилась по Риму. Со всей округи тянулись люди. Вокруг ямы пришлось выставить охрану. Потом прибыла ватиканская стража: папа Юлий II еще за несколько лет до этого оставил за собой право приобретать все понравившиеся ему античные статуи. Покровительство искусству он считал одним из действенных средств укрепления своего авторитета и усиления папской власти.
Античность в ту пору — после долгой ночи средневековья — начинала властвовать над умами. Наступало время Возрождения: в древних рукописях, в творениях античного искусства изумленная Европа открывала для себя неведомые страницы истории и культуры.
Найденную группу Юлий II купил у владельца виноградника Феликса да Фредди, уступив ему пожизненно доходы с заставы Порте Сан Джованни.
Виноградник, так утверждали некоторые, находился на месте, где некогда стоял дворец царствовавшего в 79—81 годах императора Тита. Виноградник на месте дворца — это в Риме в начале XVI века было делом обычным. После бесконечных многовековых войн и нашествий повсюду в ту пору зияли целые кварталы разбитых и сожженных домов, и немало городских участков было занято под огороды или виноградную лозу. Только начинал еще город заново отстраиваться, и не существовало ни храма святого Петра, ни многих других пользующихся ныне мировой славой строений.
Резиденция папы, Ватикан (108,7 акра земли), располагалась на том месте, где император Гай Калигула, правивший в 37—41 годах нашей эры, соорудил цирк, а Нерон, царствовавший в 54—71 годах, велел разбить сад. Ныне на этой небольшой территории, помимо собора св. Петра, самого большого христианского храма, начатого постройкой еще Донато Браманте в 1506 году и завершенного в 1603-м, и созданной Джованни Лоренцо Бернини колоннады, размещается несколько ватиканских дворцов и всемирно известных музеев, часовен, капелл, архивов, библиотека и дворец приемов на четырнадцать тысяч человек. Среди капелл — знаменитая Сикстинская, с фресками Микеланджело. А в музеях и галереях — множество шедевров: Рафаэль, Леонардо да Винчи, Фра Анжелико, Тициан, Корреджо. При папе Иннокентии VIII в 1490 году вблизи от Ватиканского дворца был воздвигнут Бельведерский дворец. По поручению папы Юлия II в 1503 году Браманте соединил его с Ватиканским дворцом двумя великолепными галереями.
…Найденную статую помещают во Дворе статуй в Бельведере. Здесь для нее сооружают особую нишу. Следует заметить, что скульптурная группа, хотя, в общем, сохранилась хорошо, была не без изъянов: отсутствовали правые руки у отца и у младшего сына и так и не нашлась кисть правой руки старшего сына.
Плиний Старший (а он жил в 23—79 годах) был не только писателем, но и ученым. Его «Естественная история» в 37 книгах стала в античности своего рода энциклопедией. По ней вполне четко можно представить себе круг и уровень знаний в Древнем Риме по космографии, биологии, географии, медицине, минералогии и многим другим наукам. Погиб Плиний во время извержения Везувия, в мае 79 года. Движимый любовью к науке, он захотел, подъехав поближе, понаблюдать за страшным явлением. («Мы видели, как море отходит от берега, земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его от себя,— писал впоследствии его племянник, усыновленный им Кай Плиний Цецилий Секунд, получивший известность под именем Плиний Младший.— Оно отступало: на песке лежало много морских животных. С другой стороны, со стороны Везувия, в черной, страшной туче, там и сям вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, но большими».)
Именно в «Естественной истории», в которой содержались сведения и по истории искусств, быту и экономике, Плиний упомянул о «Лаокооне», «находящемся во дворце императора Тита». Это произведение, подчеркивал он, «надо поставить выше всех памятников и скульптур». И еще он писал, что Лаокоона и его сыновей и удивительные изгибы змей сделали, по общему решению, из одного камня величайшие художники Агесандр, Полидор и Атенодор, родосцы.
По просьбе папы Юлия II исследование найденной скульптуры предпринимает Микеланджело. И приходит к выводу, что три фигуры, вопреки Плинию, изваяны из двух кусков мрамора. По меньшей мере, четыре скрепы насчитывает он. То же подтверждает и скульптор Джованни Кристофано. «Это, однако,— подчеркнет в своем написанном в июне 1506 года — по следам находки — письме писатель-гуманист Чезаре Тривульцио,— не мешает всем вполне справедливо считать, что статуя великолепна и поистине бесценна».
…Скрепами называли (впрочем, называют и поныне) прямоугольные пластинки, с помощью которых на мраморных статуях присоединяют к корпусу отдельно изваянные части тел. Как правило, скрепы свидетельствуют о том, что перед нами копия произведения. Копия, выполненная в мраморе с оригинала, сделанного в бронзе. Скульптор, высекающий свое произведение из мрамора, обычно не пользуется скрепами: он прибегает к драпировкам или другим элементам, органически связанным с композицией.
Первым, кто вскоре после открытия реставрировал найденную скульптуру, был Баччо Бандинелли, флорентийский художник и скульптор, живший в ту пору в Риме. Впрочем, поскольку по распоряжению папы была сделана копия, то Бандинелли свою реставрацию осуществил на этой копии. Вскоре, однако, папа пожелал реставрировать саму находку. Микеланджело рекомендовал ему своего ученика и помощника Монторсолли. Сохранились сведения, что Монторсолли исполнил это в глине. Нынешняя реставрация была осуществлена позднее, в XVIII веке скульптором Корнаккини.
Знаменитую скульптуру видели поколения и поколения людей.
Но что, собственно, в основе мифа о Лаокооне? Полнее и лучше всего об этом рассказано в знаменитой поэме древнеримского поэта Вергилия «Энеида». Она была написана в I веке до нашей эры.
«Высокого роста, смуглый, с деревенским лицом, слабого здоровья» — так описывал Вергилия один из его античных биографов. Поэт был выходцем из низов свободного населения. Он готовил себя к адвокатской карьере. Но карьера эта не удалась. Написанные в духе пасторальной поэзии «Буколики», пастушеские идиллии, выдвинули Вергилия в первые ряды римских стихотворцев. Потом были «Георгики» («О земледелии»). Семь лет трудился над поэмой Вергилий и закончил ее уже после окончания битвы при Акциуме. Здесь, на севере Греции, 2 сентября 31 года до нашей эры армия и флот Антония сдались Октавиану, который станет известным под именем Августа-Октавиана, принцепса. И хотя Октавиан и впредь будет именовать себя «первым среди равных» и «восстановителем республики», он с этого времени фактически становится единоличным правителем Рима.
Вергилий продолжал жить в Риме. Его лично знал Август, ему покровительствовал Меценат. Поэт становится главой литературного кружка, в котором принимают участие молодые стихотворцы, в их числе и Гораций. В 29 году, вскоре после установления так называемого «гражданского мира», он приступит к работе над новой поэмой — «Энеида».
Это в «Энеиде», героической поэме, посвященной подвигам и свершениям легендарного прародителя римлян, троянца Энея (от него «непосредственно» вел свой род новоявленный римский правитель), Вергилий повествует о «начале начал» древнейшей истории жителей Вечного города. В том числе, разумеется, и о том, почему потерпели поражение троянцы, в силу каких причин вынужден был покинуть Трою и отправиться в поисках новой родины — в Италию — в трудное свое путешествие Эней. Работа продвигалась медленно. В 25 году до нашей эры, через четыре года после того, как он принялся за свою поэму, в ответ на письма Августа, просившего ускорить ее написание, Вергилий сообщал, что у него нет еще ничего готового, что он только начал и погружен в изучение материала. Лишь к 23 году до нашей эры поэт обработал вторую, четвертую и шестую песни поэмы и прочитал их Августу.
…Завершив вчерне всю поэму, в 19 году до нашей эры Вергилий предпринял путешествие в Грецию и Малую Азию. Ему хотелось — перед окончательной отделкой своего творения — увидеть те места, где происходило действие начальной главы «Энеиды». Встретившийся ему по дороге Август уговорил поэта поехать вместе с ним в Мегару. Здесь с Вергилием случился удар. 2 сентября 19 года до нашей эры он умер в Брундизии (ныне Бриндизи), на западном побережье Италии.
На смертном одре поэт завещал друзьям не издавать свою поэму: он считал ее неготовой. Но воле поэта не суждено было сбыться. По распоряжению Августа «Энеида» была опубликована. И тотчас приобрела широкую известность.
Итак, Лаокоон.
О трагической судьбе этого жреца бога Аполлона Вергилий рассказывает в самом начале, повествуя о том, каким образом пала Троя, которой семь лет не могли овладеть греки. …По совету Одиссея греки изготовили громаднейшего деревянного коня:
Стали данайцев вожди, когда столько уж лет пролетело,
Строить коня, подобье горы. Искусством Паллады
Движимы дивным, его обшивают распиленной елью,—
Сами же прячут внутри мужей, по жребью избранных,
Наглухо стену забив и в полой утробе громады
Тайно замкнувши отряд отборных бойцов снаряженных.
Оставив коня в своем лагере, греки сожгли все постройки и ушли в море на кораблях. Воины, оборонявшие Трою, видят движение в лагере нападающих, видят дым. Неужто снята осада? Неужто миновали все бедствия? Они вышли из города. Противник и в самом деле исчез за горизонтом. Лишь огромный деревянный конь остался в лагере. И пока спорили воины о том, что за дар оставили им данайцы — так троянцы именовали греков,— и одни говорили, что его следует сбросить в море, благо оно рядом, а другие доказывали, что, наоборот, коня нужно забрать в город и поставить его на Акрополе, перед воинами внезапно появился жрец Аполлона, Лаокоон, весь в пыли, запыхавшийся.
Издали громко кричит: «Несчастные! Все вы безумны
Верите вы, что отплыли враги? Что быть без обмана
Могут данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ли?
Либо ахейцы внутри за досками этими скрылись,
Либо враги возвели громаду эту, чтоб нашим
Стенам грозить, дома наблюдать и в город проникнуть.
Тевкры[1], не верьте коню: обман в нем некий таится!
Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев».
[1] Тевкры – одно из названий троянцев, по имени Тевкра, первого царя Трои.
Последовало возмездие:
Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран,
Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву.
Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело,
Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)
К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе:
Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый
Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится,
Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем.
Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи,
Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,
Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти.
Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо
К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде
В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая,—
Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,
Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись
И над его головой возвышаясь чушейчатой шеей.
Тщится он разорвать узлы живые руками,
Яд и черная кровь повязки жреца заливает,
Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный,—
Так же ревет и неверный топор из загривка стремится
Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья.
Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму,
Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии[1] грозной,
Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.
[1] Тритония — имя Афины Паллады по месту ее рождения, данное названию ручья Тритон в Беотии
Не спорить смертным с богами, а боги решили погубить Трою! Втаскивая коня, троянцы вынуждены были разобрать часть городской стены. Ночью, когда погрузилась в глубокий сон Троя, осторожно, стараясь не шуметь и не бряцать оружием, выбрались на волю воины-греки и напали на спящий город. К ним на помощь, увидев разложенный у ворот Трои костер, спешили возвращавшиеся теперь главные силы. Изо всех героев Трои спасся лишь Эней. Он вынес на своих руках отца и маленького сына, Аскания.
Уже с самого начала найденная группа получила широкую известность. Ее, и только ее, потребовал у папы Льва X в качестве контрибуции после победы при Мариньяно в 1515 году французский король Франциск I. Правда, папа с присущей ему изворотливостью нашел выход: заказал Баччо Бандинелли копию и послал ее во Францию. Ныне она хранится в музее Уффици во Флоренции.
Искусствоведы считают, что Тициан во время работы над одним из своих алтарных изображений явно находился под влиянием «Лаокоона». Отдал должное античной группе и Эль Греко: около 1610 года он написал картину, на которой изобразил гибель Лаокоона и его сыновей. И конечно, Рубенс. Язычник в душе, он совершенно спокойно переходил от героев и богов Ветхого и Нового завета к богам, населявшим Олимп. Мог ли не обратить внимание на прославленную статую он, превративший свой дом в Антверпене в настоящее хранилище античных статуй? Несколько лет длилась его первая поездка в Италию: Рим, Мантуя, затем Испания и снова Рим, вновь Мантуя, еще раз Рим. «Я бы хотел,— воскликнет великий мастер,— рисовать так, как Микеланджело, и стать таким же хорошим колористом, как Тициан!» Пятнадцать рисунков «Лаокоона» сделает Рубенс во время этой своей и последующей, второй (1605—1608), поездки в Рим.
…За полсотни лет до этого итальянский гуманист, кардинал Якопо Садолетти, опишет статую в посвященной ей поэме. Известный уже нам Тривульцио утверждал, что «поэт с помощью слов сделал это не менее элегантно, чем артисты с помощью резцов».
В 1796 году во время итальянского похода Бонапарта «Лаокоон» был снова увезен в Париж. Но без реставрированной в 1725—1727 годах Корнаккини руки жреца. Девятнадцать лет пребывал «Лаокоон» в Париже, вплоть до того времени, когда в обозах иностранных армий были привезены во Францию Бурбоны. И все эти девятнадцать лет у статуи была иная, сделанная в Париже, рука. Лишь в 1815 году снова была приделана, к счастью, сохранившаяся рука, реставрированная Корнаккини.
Слава «Лаокоона» росла. «Словно глубины моря под неистовствующей его поверхностью»,— скажет о знаменитой скульптурной группе Иоганн Иоахим Винкельман, сын бедного башмачника из заштатного немецкого городишки Стендал, ставший основателем научного исследования истории искусств. И, раскрывая свою мысль, напишет в вышедшей в 1755 году книге, посвященной античной скульптуре, что в Лаокооне «боль, пронизывающая все тело, и величие души находят свое равномерное распределение во всем построении фигуры. Лаокоон страдает, но его страдания напоминают страдания Филоктета из трагедии Софокла: его несчастье переворачивает душу, но мы бы хотели встречать несчастье так же, как и этот поистине великий человек».
Знаменитый Лессинг, один из ведущих деятелей немецкого Просвещения XVIII века, посвятивший немало времени исследованию «Лаокоона», придерживался несколько иного мнения: «Мастер смягчил крик, придав ему вид вздоха, и не потому, что обличает неблагородную душу, а из-за того, что крик противным образом искажает лицо. Разверзьте, хотя бы мысленно, рот Лаокоона, и поглядите. Дайте ему покричать, и поглядите». Отверзтый рот, считал Лессинг, искажает лик, он немыслим, ибо противоречит высшему закону греческого изобразительного искусства — закону красоты.
В спор об эстетических принципах искусства, о «дозволенном» и «недозволенном» в искусстве’ вообще, искусстве Древней Греции в частности, о пределах и особенностях поэзии и пластики (последнее особенно интересовало Лессинга), оказались втянутыми многие люди искусства: поэты, художники.
Со своим суждением выступил и некто Филипп Меллер, по паспорту лейпцигский купец, прибывший в последние дни октября 1786 года в Вечный город и остановившийся в доме художника Тишбейна. Это был высокий, элегантно одетый человек, с горящими глазами на классического типа лице. «Для того чтобы правильно разобраться в замысле, в направленности «Лаокоона», следует отойти от него на достаточное расстояние и закрыть глаза. Откройте их потом, и тут же снова закройте, и вы увидите всю группу в движении, и вам станет так больно, что, открыв глаза, вы увидите группу изменившейся». «Такая, какая она есть, группа эта словно запечатленная молния или волна, застывшая в камне в тот момент, когда она ударилась о берег». Филипп Меллер был псевдоним великого Гете.
Одно из известных суждений принадлежит прославленному французскому искусствоведу Ипполиту Тэну, жившему в XIX веке: «Ново, сентиментально, выразительно; изваяние и ужасно и трогательно одновременно».
Сейчас искусствоведы, не впадая в столь характерные для XVI, XVII и XVIII веков несколько чрезмерные восторги по поводу знаменитой статуи, с полным основанием пишут о «Лаокооне» как о выдающейся скульптурной группе времен позднего эллинистического барокко.
Винкельман относил эту группу ко временам Александра Македонского. Лессинг считал, что она была изваяна во времена Тита. Примерно между 80 и 20 годами до нашей эры, считает современная наука. Один из искусствоведов, Бланкенберг, постарался уточнить и эти данные: скорее всего, около 50 года до нашей эры.
Уже начиная с IV века до нашей эры пробуждается в Древней Греции интерес к движениям души: отобразить, выразить в своих творениях душу — одна из главных задач, которые должен разрешить скульптор, считал еще Сократ.
…Поднятые в страдании брови, морщины, набежавшие на чело, полуоткрытый в напряжении рот, опущенные уголки рта. И некоторая асимметрия черт лица, подчеркивающая страдание, опустошенность, ужас, напряжение.
Он борется. Он еще борется. Но уже впилась в его бедро, обвившаяся вокруг его руки и руки старшего сына, змея, и все плотнее сжимает свои губительные кольца вокруг попавших в беду людей другая змея.
В нечеловеческом напряжении стремится спасти жизнь своих детей, свою жизнь Лаокоон. Но все будет напрасным. Старший сын с ужасом смотрит на тщетные усилия отца, отпрянув в испуге, но и его захлестнула уже одна из змей, младший еле жив, хотя пока и невредим, и не вырваться и ему из смертельных объятий напавших тварей.
…В чуть склоненной голове несчастного жреца, в лице его и печаль полузабытья и упрямое непокорство.
Удивительно тонко передали скульпторы ужасающую физическую боль и безмерную скорбь души: рушится, все рушится, гибнет не только Лаокоон, гибнет весь его род…